В руках врага - Страница 102

102

Это выхолостило смысл реформы Бенджамина, но соответствующие законоположения сохранили силу. А поскольку отряды морской пехоты Грейсона считались армейскими подразделениями, которые лишь придавались тем или иным кораблям, а Лафолле, Кэндлесс и Уитмен имели армейские офицерские звания, с юридической точки зрения их вполне можно было считать офицерами морской пехоты. Конечно, данное утверждение основывалось лишь на своеобразии внутреннего законодательства Грейсона, однако оно не являлось откровенной ложью, а поскольку личные дела всех трех телохранителей остались на «Альваресе», у хевенитов не имелось оснований подвергать его сомнению.

Но удовлетворение от того, что ей удалось выдать гвардейцев за морпехов, было лишь искоркой в море поглощавшего Хонор непроглядного мрака. Горечь поражения и жгучий стыд терзали всех оставшихся в живых мужчин и женщин. Разумеется, многие из них радовались тому, что уцелели, но даже это становилось для них фактором, усугублявшим чувство вины: люди стыдились казавшегося им позорным желания жить. И все эти эмоции изливались на Хонор через Нимица.

Закрыв глаза, она прижала кота к груди. Как и большинство пленных, следовавших за ней к шлюпочному отсеку «Катаны», он оставался в скафандре, отчего был слишком тяжел, чтобы занять привычное место на плече. Однако Хонор все равно несла его на руках и прижимала к себе, тщетно силясь заглушить накатывавший леденящими волнами, глумящийся над ее неспособностью избавиться от него, постыдный и неизбывный страх.

Между тем разум твердил ей, что она обязана одолеть боязнь именно потому, что ее опасения более чем обоснованны. А боялась Хонор того, что ее разлучат с Нимицем.

Хевы вполне могли счесть Нимица обычным домашним животным или – хуже того – опасным хищником. Возможные последствия внушали ей такой ужас, что она не решалась взглянуть опасности в лицо – однако и игнорировать ее никак не могла. Хонор не сняла с Нимица контактный скафандр в надежде на то, что его умение пользоваться столь специфическим устройством послужит достаточным доказательством разумности этого необычного существа. Кроме того, перчатки скрывали острые сантиметровые когти, один вид которых наводил на неприятные мысли. Возможно, ей удастся убедить хевенитов в том, что Нимиц является разумным существом и защитить его.

Возможно, удастся, а возможно, и нет. Новая волна страха заставила ее стиснуть зубы, и кот, воспринимавший состояние Хонор и прекрасно понимавший, в чем причина такого страха, ласково погладил ее по щеке передней лапой. Они оба оказались в ловушке телепатической связи, ибо разделенный страх подпитывал сам себя и становился еще сильнее. Однако Хонор чувствовала и его поддержку, и его любовь, и яростное неприятие всяческих попыток самобичевания.

Впрочем, она и сама не могла позволить себе раскисать и поддаваться панике. Ответственность за людей, оказавшихся в нынешнем положении в результате исполнения ее приказов, заставила Хонор при подходе к шлюпочному отсеку расправить плечи и поднять голову.

Выстроившиеся у переборок морские пехотинцы Народной Республики взирали на пленных без угрозы, но держа оружие наготове. Губы Хонор изогнулись в горькой усмешке: сколько раз ей приходилось видеть такие же караулы Королевской морской пехоты, надзиравшие за пленными хевенитами. Воинам королевы пристало пленять врагов, а не сдаваться им, и то, что «Принцу Адриану» удалось спасти конвой, не могло служить оправданием Хонор, не достойной доверия своей государыни.

Однако когда гражданин коммандер Люшне протянул ей руку, она крепко пожала ее, ухитрившись изобразить нечто, отдаленно напоминавшее улыбку. Как бы то ни было, Люшне и его командир обходились с пленными вполне достойно и заслужили лучшего, чем вымученная гримаса, но Хонор, не способная ни на что иное, надеялась, что неприятельский офицер это поймет.

Он снова отступил в сторону, после чего морпехи разделили пленников на две партии, в соответствии с количеством мест на катерах. Они нырнули в переходную трубу, перешли на транспортное суденышко и снова под присмотром молчаливых солдат расселись по местам. Катер отстыковался, и Хонор, откинувшись в неуместно комфортном кресле, закрыла глаза и осталась наедине со своим отчаянием.

* * *

Когда швартовы подтянули первый катер к борту корабля, механические захваты зафиксировали его положение и к люку суденышка выдвинулась «пуповина», Турвиль прервал разговор со своим флаг-капитаном – гражданином Хьюиттом и глубоко вздохнул.

Он поговорил с Хонекером, и, по правде сказать, разговор удался даже лучше, чем можно было предполагать. Сложившуюся ситуацию они спокойно обсудили в уголке спортивного зала «Графа Тилли»: свободные от вахты бойцы играли в баскетбол, и фоновый шум позволял надеяться, что подслушивающие устройства сработают не слишком эффективно. Хонекер не поинтересовался, почему Турвиль завел с ним разговор в таком неудобном месте, из чего уже следовало, что народный комиссар прекрасно понял суть дела. И, на что возлагал надежды Турвиль, принял приведенные аргументы. Гражданин контр-адмирал подозревал, что моральный аспект проблемы заботил Хонекера не меньше, чем гипотетическая возможность ответной жестокости монти, однако эти подозрения он благоразумно оставил при себе, разумно полагая, что существуют границы, преступить которые комиссар не может в силу своего статуса. Хонекер ограничился тем, что, не вдаваясь в подробности, признал режим содержания военнопленных «вопросом, относящимся к компетенции флота». Многие народные комиссары использовали такую фразу в случаях, когда хотели переложить на военных ответственность за принятие нелегкого, чреватого последствиями решения, но в данной ситуации Турвиль был ему благодарен.

102