– Благодарю вас, гражданин контр-адмирал, – тихо сказала Хонор, – благодарю и даю слово, что Нимиц не даст вам повода пожалеть о проявленном великодушии.
Турвиль поднял ладонь в жесте, означавшем «не стоит благодарности», и повернулся к МакКеону. Хонор почувствовала, как, ощутив искренность контр-адмирала, успокоился пребывавший до того в тревожном ожидании Нимиц, и это оказало на нее сходное воздействие. Узлы напряженных мышц расслабились, хотя Хонор отреагировала на доброе известие с большей настороженностью, чем он. Древесные коты склонны сосредоточивать внимание на проблемах, подлежащих решению «здесь и сейчас», откладывая в сторону все, что не требует незамедлительных действий. Именно в силу такого отношения к действительности Нимиц при всех его сверхчувственных способностях упустил из виду имевшийся в словах контр-адмирала подтекст. Слова «на все время вашего пребывания на борту „Графа Тилли“ звучали не только обещанием, но и предостережением. Турвиль дал понять, что после того, как она покинет линейный крейсер, он ничего гарантировать не может.
Будущее разверзлось перед ней во всей своей устрашающей беспросветности, и какой-то частью своего «я» она начала осознавать, сколь разрушительное воздействие способна оказать беспомощность на личность, привыкшую властвовать над своими поступками и своей судьбой. Но сейчас она не имела возможности повлиять на происходящее, и потому, мысленно тяжело вздохнув, попыталась отрешиться от размышлений о том, чего все равно не в силах изменить, и позаимствовать восприятие действительности у Нимица.
«Всему свое время, – сказала себе Хонор. – Сейчас я должна взять на вооружение этот принцип: всему свей время».
Повторяя мысленно эти слова, она сознавала, что они истинны, но это не могло избавить ее от порожденной бессилием гнетущего, опустошающего страха перед неопределенным, а оттого еще более пугающим будущим
Выйдя из-за письменного стола, вице-адмирал Сорбан протянула посетителю руку. С первого взгляда на этот стол становилось ясно, что слухи о раздражительности командующей станцией «Клермонт» отнюдь не являются преувеличением, однако с падением Адлера она не давала воли гневу, и на лице ее читалось сочувствие.
– Присаживайтесь, капитан Гринтри, – сказала она, указывая на плотно составленные возле кофейного столика стулья.
– Спасибо, дама Мадлен.
Грейсонский офицер нанес ей визит вежливости перед возвращением на Ельцин с оставшимися кораблями эскадры Харрингтон. Выглядел он ужасно: осунувшийся, съежившийся, с запавшими глазами на изможденном лице. Сшитый на заказ мундир висел на нем мешком, да и сел капитан так, словно не считал для себя возможным пользоваться удобным сиденьем. Спина его была напряженно выпрямлена, руки сжимали лежавшую на коленях форменную, с заостренным верхом фуражку.
Устроившись в собственном кресле, Сорбан решила не предлагать гостю кофе: этот человек был не в том настроении, чтобы угощаться.
– Я уверена, вы понимаете, почему я просила вас зайти ко мне, – сказала она без лишних, неуместных в данной ситуации предисловий. Вице-адмирал пыталась говорить мягко, однако не особо в том преуспела, и черты лица Гринтри еще больше заострились. – Боюсь, новости вас не обрадуют, – продолжила она, понимая необходимость сказать то, что им обоим не хотелось бы слышать. – С любой мыслимой минимальной скоростью «Принц Адриан» должен был добраться до Клермонта два дня тому назад. Боюсь, что сегодня в тринадцать часов по местному времени леди Харрингтон будет объявлена пропавшей без вести.
– Я… – начал было Гринтри, но, не закончив фразу, уставился на свою фуражку и сжал кулаки так, что побелели костяшки. Он глубоко вздохнул, и Сорбан, подавшись вперед, коснулась его колена.
– Вашей вины тут нет, капитан, – мягко произнесла она. – Вы поступили именно так, как следовало, и именно так, как хотела леди Харрингтон. Мы получили записи с ваших сенсоров и проанализировали тактическую ситуацию в Адлере на момент совершения перехода в обычное пространство. Даже если бы вы сразу же бросились ей на выручку, помочь «Принцу Адриану» вам бы не удалось.
– Но я хотя бы попытался…
Исполненный муки шепот Гринтри был едва слышен, и Сорбан даже усомнилась в том, что капитан осознанно произнес фразу вслух, однако продолжила:
– Флотский офицер, капитан, должен понимать, когда он не имеет права на такого рода попытку, даже если она облегчила бы его совесть. Уверена, найдется немало идиотов, считающих, что на вашем месте следовало нарушить приказ и сломя голову ринуться в бой. Конечно это избавило бы вас от некоторых терзаний, однако как офицеры мы оба понимаем, что – мне тоже больно в этом признаваться – такое решение было бы ошибочным. Более того, – она взглянула ему прямо в глаза, – даже не будь у вас прямого и недвусмысленного приказа вернуться в гипер, вы все равно не смогли бы оказать реальную поддержку «Принцу Адриану». Он находился слишком далеко от вас, и ему, так или иначе, пришлось бы попытаться ускользнуть за гиперграницу – или в случае неудачи принять неравный бой. Повлиять на исход которого вы, так или иначе, никоим образом не могли, а попытавшись, скорее всего, сами угодили бы в засаду. Между тем долг флаг-капитана эскадры, равно как и приказ коммодора, предписывал вам делать все возможное для спасения конвоя. Конечно, капитан, мы оба взрослые люди и понимаем, что вам придется услышать много жестоких и несправедливых упреков. Но вам вовсе незачем добавлять к ним еще и самообвинения.