В руках врага - Страница 2

А вот именовавшие себя Уравнителями последователи Ла Бёфа умели рассчитывать время и знали толк в заговорах. Хотя предлагаемая ими модель общественного устройства была такова, что в сравнении с ней и анархия показалась бы диктатурой, на практике им удавалось добиться высокой степени организации и координации действий своих сторонников. Столь высокой, что она привела к гибели нескольких миллионов человек в ходе всего лишь однодневного, но кровопролитного сражения. Нанесение по городу с населением в тридцать шесть миллионов душ нескольких «кинетических» ударов. в сочетании со взрывами ядерных бомб повлекло за собой ужасные последствия. Никто из известных лидеров Уравнителей не пережил ту страшную бойню, однако Пьер имел веские основания подозревать, что истинные, глубоко законспирированные руководители движения проникли даже в состав Комитета. Эти люди, кем бы они ни были, остались живы и избежали разоблачения.

С учетом этих соображений не приходилось удивляться тому, что первоначальный реформаторский пыл Пьера постоянно подпитывался тревогой за свое положение и саму жизнь. И это естественное чувство, к несчастью, превращалось в своего рода паранойю. Теперь, когда он знал, что у него и его режима имеются не просто враги, а враги смертельно опасные, ему отчаянно хотелось любыми доступными средствами упрочить положение Комитета. Именно это, в сочетании с необходимостью закончить войну, и побудило Пьера выступить с сегодняшним предложением. Сейчас, в поисках поддержки, он обернулся к Оскару Сен-Жюсту.

Для посторонних наблюдателей Сен-Жюст являлся вторым по степени влияния членом Комитета, многие считали его даже более могущественным, ибо он возглавлял служившее Республике карающей железной десницей всесильное Бюро государственной безопасности. Однако все очевидное, как правило, не столь уж бесспорно. Как глава БГБ или, иными словами, верховный палач Комитета, этот человек обладал властью, куда более понятной посторонним, чем влияние Рэнсом. Однако Пьер наделил Сен-Жюста столь широкими полномочиями именно потому, что по своим личным качествам он был куда менее опасен, чем эта особа. В отличие от Корделии, Оскар знал, что репутация первого палача Республики не позволит ему сохранить верховную власть, даже если он сумеет ее захватить. Более того, у него просто не было желания занять лидирующее положение. Пьер неоднократно предоставлял ему шанс доказать обратное, однако Сен-Жюст ни разу не воспользовался удобным случаем, поскольку прекрасно сознавал пределы собственных возможностей.

Чего никак нельзя было сказать о Рэнсом. Пьер ни за что не допустил бы ее к должности, которую занимал Сен-Жюст. Она была непредсказуема, что в его понимании означало «ненадежна». Если Пьер пытался воздвигнуть на обломках сокрушенного режима некое новое строение, Корделия – во всяком случае, у него складывалось именно такое впечатление – больше интересовалась самим процессом использования инструментов власти, нежели теми целями, ради которых они приводятся в действие. Она обладала редким даром воздействия на толпу, и ее умение внушать пролетариату нужные Пьеру идеи делало ее неоценимым сотрудником. Однако именно эта способность, особенно в сочетании с пропагандистскими возможностями возглавляемого ею Комитета по открытой информации, давала ей якобы нематериальную, но пугающе реальную власть, едва ли не уравнивавшую ее с Сен-Жюстом. Не говоря уж о том, напомнил себе Пьер, что у Корделии имелось немало закадычных друзей и в подчиненной Оскару БГБ. В первое время после переворота, прежде чем возглавить КОИ, она исполняла роль разъездного палача Комитета общественного спасения и сохранила тесные связи с былыми соратниками. Тот факт, что и она, и Оскар являлись (хотя, как подозревал Пьер, по совершенно несхожим причинам) пламенными созидателями нового порядка, во многих отношениях лишь усугублял ситуацию – и одновременно позволял использовать их друг против друга. Состояние неустойчивого равновесия, при всей его ненадежности, позволяло Пьеру в каждый отдельно взятый момент быть сильнее любого из своих соправителей.

– Озабоченность Корделии мне понятна, – после долгого, тягостного молчания сказал Сен-Жюст в ответ на невысказанный вопрос. Он слегка отодвинул назад свое кресло и сложил пальцы домиком, сделавшись похожим на безобидного, невзрачного дядюшку. – Мы потратили более пяти стандартных лет, убеждая всех и вся в том, что вина за убийство Гарриса лежит на Флоте. Но хотя весь высший командный состав, доставшийся нам в наследство от старого режима, был нами устранен, наличие моих комиссаров на борту каждого боевого корабля не добавило нам сторонников среди новых флотоводцев. Нравится нам это или нет, тот факт, что политические агенты – или, чего уж перед собой-то кривить душой, соглядатаи – поставлены над строевыми офицерами, не способствует укреплению боевого духа. Это во многом объясняет нынешнее плачевное состояние флота… и это отнюдь не тайна для офицерского корпуса. Если учесть, сколько офицеров рангом пониже мы расстреляли или бросили в тюрьмы, дабы наставить прочих на «путь истинный», предложение ослабить вожжи представляется более чем сомнительным. Из того, что именно Флот спас наши задницы от маньяков Ла Бёфа, вовсе не следует, будто военные нам преданы. Не станем кривить душой, по сравнению с Уравнителями – заявлявшими, что любой военный, дослужившийся до звания лейтенант-коммандера или майора подлежит уничтожению как пособник изменнической военно-индустриальной концепции, – любой режим покажется приемлемым. Никакой гарантии того, что Флот поддержал бы нас против менее радикальных заговорщиков, нет и быть не может.