Тейсман кивнул. Подкрепление оказалось куда существеннее, чем он надеялся, из чего следовало, что правители Республики вознамерились дать у системы Барнетта нешуточное сражение. Правда, адмирал понимал, что удержать систему не удастся ни при каких условиях, однако, располагая достаточными силами, он мог оттянуть неизбежное и выиграть для Народного Флота столь необходимое время.
Но при всем своем удивлении Тейсман не преминул бросить на Кэслета хмурый взгляд. Долго командовавший кораблем, являвшимся практически отдельной тактической единицей, и подолгу не имевший дела ни с какими начальниками (если не считать собственного комиссара), Кэслет позабыл, что, согласно правилам нового режима, обращения «сэр» и «мэм» были позволительны только в адрес народных комиссаров. А уж Кэслету, тем более в его нынешнем положении, не следовало использовать обращение, которое могло бы быть истолковано как намек на отсутствие лояльности по отношению к новой власти.
– Новости, безусловно, хорошие, – сказал адмирал после недолгого молчания. – Но я, кажется, слышал слова «прежде всего». Стало быть, это не все.
– Так точно, гражданин адмирал, – ответила Хатауэй. – Речь шла о тяжелых кораблях, но мы, похоже, получим еще и флотилию эсминцев, лучшую часть Сто двадцать первой эскадры легких крейсеров, да еще и полдюжины тяжелых крейсеров. Не исключено, что к нам прибудет и еще один линейный крейсер; только не знаю, найдем ли мы ему применение.
Последняя фраза прозвучала совершенно обыденно, и человек, не знакомый с Хатауэй, не услышал бы в ней ничего особенного, однако Тейсман хорошо знал свою помощницу.
– Чем больше линейных крейсеров мы сможем ввести в дело, тем лучше, – произнес он тем же нейтральным тоном. – А что это за крейсер?
– »Цепеш», гражданин адмирал, – в тон отозвался Кэслет, и Тейсман почувствовал, как каменеет его лицо.
Теперь он понимал, почему Меган и Уорнер вышли на связь без Ле Пика, наверняка предварительно убедившись, что комиссар занят, а потому беседа без его надзора не может считаться незаконной.
«Цепеш» являлся линейным крейсером новейшего класса «Полководец», какими флот начал заменять корабли класса «Султан». Однако «Цепеш» в реестре Народного Флота не числился, и вся его команда, от офицеров до матросов, состояла из служащих Бюро госбезопасности.
Умело скрыв охватившее его отвращение, к которому примешивалась немалая толика страха, Тейсман задумался о сложившейся ситуации. Как и все строевые офицеры, включая даже самых рьяных сторонников нового режима, он находил практику выведения остро необходимых боевых кораблей из-под оперативного подчинения Флота, мягко говоря, сомнительной. Однако он никогда и не перед кем не признался бы в том, что находил поистине пугающим: БГБ обзаводилось собственным военным флотом – кораблями, которыми командовали офицеры госбезопасности, или даже такими, как «Цепеш», не имевшими на борту никого, кроме сотрудников этого зловещего ведомства.
Часть экипажа на кораблях Бюро госбезопасности составляли бывшие офицеры Народного Флота и морской пехоты старого режима, по тем или иным причинам находившиеся в оппозиции к Законодателям. Однако даже с этими добровольцами головорезам Оскара Сен-Жюста не хватало знаний и опыта для правильного использования попавших к ним в руки военных кораблей. Тем не менее параллельный флот создавался, и оставалось лишь гадать, кому и зачем это понадобилось. Несомненно, отчасти сей нелепый феномен объяснялся внутренними законами развития бюрократии. Как любая другая паразитирующая на обществе структура, Бюро госбезопасности было ненасытно в расширении своей власти и стремилось подмять под себя все и вся, даже ценой ослабления военной мощи государства. Однако за созданием особого флота БГБ крылось и нечто большее, чем просто эгоизм или желание нарастить мускулы. Против монти новый флот был совершенно бессилен и бесполезен; его создатели преследовали принципиально иные цели. Как прекрасно понимали настоящие военные, Бюро формировало вооруженные силы, предназначенные для подавления внутренних беспорядков, ибо доверять истребление собственных граждан регулярным войскам Комитет находил опасным. «Или, – мрачно подумал Тейсман, – для операций против персонала Народного Флота, как сделали эти идиоты в Мальгаше.»
Однако офицеры предпочли связаться с ним в отсутствие Ле Пика, а от услышанной новости адмирала пробрало холодком, потому что «Цепеш» занимал в ряду нестроевых кораблей совершенно особое положение. Хотя команда его была набрана из служащих БГБ, сам крейсер считался приписанным к Комитету по открытой информации и, по существу, являлся личным транспортным средством и мобильным офисом Корделии Рэнсом. Если кому-то и приходило в голову, что нелепо превращать один из лучших в Республике боевых кораблей в персональную яхту шефа пропагандистского ведомства, то вслух подобных мыслей не осмеливался высказывать никто. Как не осмелился бы никто сказать, что визит Рэнсом в систему Барнетта представляет для командира, на которого возложены обязанности по защите этой системы, опасность, пожалуй, большую, чем любое вторжение монти.
– Ну что ж, – услышал Тейсман собственный голос, – «Цепеш» не в нашем оперативном подчинении и примет участие в обороне лишь в том случае, если останется здесь по решению своего командования. Остальные корабли будут приставлены к делу. Уорнер, я хочу, чтобы ты подумал об изменении плана передовых пикетов. Если у нас будет больше кораблей стены, то мне бы хотелось освободить линейные крейсера гражданина контр-адмирала Турвиля от патрулирования системы.