– Думаю, да, – ответил Хонекер с ноткой осторожности в голосе.
Пару раз он согласился с Турвилем слишком поспешно, после чего оказалось, что контр-адмирал его попросту надул. Опыт научил его не решать ничего с лету, потому он бросил вопросительный взгляд на офицера оперативной части, гражданку коммандера Шэннон Форейкер, новичка в штабе Турвиля.
– Гражданка коммандер, что нам известно о находящихся в названных секторах неприятельских силах?
– Их не так много, как мне бы хотелось, – отозвалась Форейкер.
Золотоволосая гражданка коммандер имела репутацию превосходного тактика. Коллеги считали ее чуть ли не ведьмой, а предыдущий комиссар дал ей великолепную характеристику. К счастью для Форейкер, донесение гражданина комиссара Журдена включало и упоминание о том, что, увлекшись, она частенько допускает в своей речи старорежимные обороты: он рекомендовал не рассматривать это как доказательство контрреволюционных воззрений. Учитывая ее квалификацию, Хонекер, как и Журден, был склонен прощать ей некоторые словесные вольности. Ему импонировало, что она никогда не уклонялась от прямого и полного ответа, что, к сожалению, в последнее время было для Народного Флота редкостью. В глубине души Хонекер понимал причину, породившую столь прискорбное явление, однако предпочитал не вдаваться в размышления на эту тему.
– Мы располагаем лишь неполной информацией, – продолжила Форейкер. – Можно предположить, что монти на Мике имеют пару дивизионов кораблей стены, усиленных кораблями с Грейсона и Каски. Именно такие силы отбили у нас систему, и, по моему мнению, пока у нас нет свидетельств обратного, разумно считать, что они еще там.
– Согласен, – сказал Хонекер, на сей раз твердо. – А как насчет Адлера?
– Мы считаем, сэр, – ответила Форейкер, – что там обстановка несколько получше. – Помешкав, она вывела на экран имеющиеся данные и, сверившись с ними, продолжила. – Скорее всего, их пикет у Адлера состоит из крейсерской эскадры да пары-тройки дивизионов эсминцев. Конечно, они могли послать туда подкрепление, но, учитывая что мы не тревожили этот сектор уже полгода, оно не будет слишком большим. У них тоже ощущается нехватка боевых кораблей, гражданин комиссар. Чтобы подготовиться к очередному наступлению, им приходится перебрасывать оперативные единицы из более спокойных секторов.
– А это наводит на мысль о том, что данная операция важнее, нежели можно предположить, исходя из ее масштаба, – подхватил Турвиль, размахивая сигарой, словно тлеющим жезлом. – Как я уже говорил, господин комиссар, ублюдки до крайности обнаглели. Мы не контратаковали их, и они вообразили, будто мы уже никогда ни на что подобное не решимся. Если мы наградим их парой хороших оплеух и лишим самоуверенности, им придется усилить здешний пикет. А это отвлечет по меньшей мере легкие корабли от нападения на Барнетт или другие ключевые пункты.
– Цель нашего задания мне ясна, гражданин контр-адмирал, – сурово сказал Хонекер.
Турвиль, однако, лишь усмехнулся, и народный комиссар мысленно вздохнул. В штабной комнате все прекрасно знали, что именно он является первым лицом в эскадре, и по одному его слову может «исчезнуть» любой из офицеров, включая самого Турвиля. Тогда почему же он чувствует себя вожатым, осаждаемым оравой непослушных десятилетних скаутов? Так быть не должно!
– Ладно, – буркнул он, помолчав. – Как я понимаю, гражданин контр-адмирал, вы согласны с гражданкой коммандером Форейкер.
– Конечно, согласен, – добродушно отозвался Турвиль. – Задумка у Шэннон правильная: совершить облет, разузнать, как дела на Адлере, прежде чем они пронюхают что мы у них под носом, и навести шороху, чтобы монти переполошились и усилили свои пикеты.
– Когда мы можем покинуть Барнетт? – спросил Хонекер.
– Через шесть часов, – ответил за командира эскадры Богданович. – Погрузка боеприпасов и запчастей уже завершается, и эти шесть часов отведены по графику на загрузку реакторной массы. Однако, судя по сообщениям Главного штаба, нам придется подождать с отбытием еще несколько дней. Нас не отпустят до прибытия сюда Шестьдесят второй эскадры, а оно ожидается в течение следующих девяноста шести часов.
– Стало быть, – заметил Хонекер, – у нас есть время разработать план на случай возникновения непредвиденных обстоятельств.
– Да, – согласился Турвиль. – Если не возражаете, я хотел бы заняться этим сразу после обеда.
– Не возражаю, – ответил Хонекер, на сей раз безо всякой задней мысли.
Несмотря на свою демонстративную воинственность, Турвиль отличался чрезвычайной дотошностью в планировании и никогда не лез на рожон, не просчитав все возможные последствия. Именно по этой причине Хонекер мирился с его ураганным стилем командования.
Приметив, что Богданович неожиданно дернулся, народный комиссар поднял бровь. Менее искушенному человеку, чем он, пришло бы в голову (кстати, совершенно справедливо), что Форейкер только что пнула под столом начальника штаба по ноге.
– Я хотел бы затронуть еще один вопрос, господин контр-адмирал, – заговорил Богданович. – Дело в том, что я… то есть мы с гражданкой коммандером Форейкер подумали: нельзя ли убедить Главный штаб передать нам несколько новых ракетных подвесок…
Повисла тишина, и Богданович, боясь, как бы его не перебили, зачастил:
– Дело в том, гражданин контр-адмирал, что к настоящему времени монти наверняка знают о том, что мы, наконец, приняли на вооружение эти устройства. Они уже применялись в окрестностях звезды Тревора, и, как нам известно, Главный штаб планирует использовать их при отражении атаки на Барнетт. Но относительно наличия нового оружия в нашем секторе они могут быть не в курсе, и тогда нам удастся преподнести им неприятный сюрприз. Фактор внезапности может оказаться решающим. Напомню, гражданин адмирал, что нам переданы «Ярновский» и «Симмонс», каждый из которых способен принять на борт до семидесяти подвесок. При этом на борту останется еще уйма места для иных наших надобностей.