В руках врага - Страница 139

139

«Этого стыда нам не избыть до конца дней! – подумал Кэндлесс, отстраненно глядя на присевшего рядом с Клинкскейлсом и ободряюще заговорившего с ним Тремэйна. – Пусть мы не могли вызволить землевладельца, но в таком случае обязаны были погибнуть с честью.»

Тот факт, что, когда хевениты приговорили ее к смерти, ни его, ни Уитмена рядом не было, никакого значения не имел. Землевладельца избили прикладами, Нимица покалечили и едва не убили, а верные телохранители ничего не сделали для той, кого поклялись защищать.

Заскрежетав от отчаяния зубами, Кэндлесс закрыл глаза. Он знал, что Уитмену тоже не по себе, но даже Уитмен не мог постичь всей глубины его страданий. Шесть лет вместе с майором Лафолле Кэндлесс провел возле леди Харрингтон, оберегая ее от врагов, а порой и от самой себя – от опасностей, в которые ввергала ее отвага и привычка идти на риск ради других. А теперь она осталась в одиночестве, находилась лишь Богу Испытующему ведомо где, терпела лишь Испытующему ведомо какие лишения и ждала неминуемой гибели, тогда как Джеймсу Кэндлессу было отказано даже в праве умереть рядом с ней.

Открыв глаза, он снова увидел Тремэйна и Клинкскейлса, невольно отметив, что испытания сделали лейтенант-коммандера более зрелым, да и Клинкскейлса заставили заметно повзрослеть. Телохранитель обвел взглядом помещение: Уитмен, склонившись над умывальником, стирал мундир, а лейтенант Мэйхью и лейтенант медицинской службы Уокер играли в уголке в шахматы на доске, существовавшей лишь в их воображении. Они пока держались, но никто не знал, сколько это продлится и чем закончится. Пленные не имели ни малейшего представления о том, сколько времени лететь до Аида, а хоть бы и имели! У них не было ни хронометров, ни календарей, они даже не знали, как долго находятся в пути… в конце которого землевладельцу предстоит погибнуть, а им всем – стать безымянными узниками тюрьмы размером с целую планету.

В этой ситуации Кэндлесс видел для себя лишь один выход. Возможностей спасти землевладельца у него имелось не больше, чем захватить этот корабль, однако кое-что он сделать мог. Решение далось на удивление легко, хотя гвардеец никогда не замечал в себе задатков берсерка. Умереть вместе с землевладельцем ему не дадут, но когда-нибудь, рано или поздно, он получит свой шанс. Пусть не сразу, пусть придется ждать, но рано или поздно он заставит этих ублюдков в черно-красных мундирах убить его, но он умрет, лишь прихватив с собой хотя бы одного из них. Хотя бы одного…

* * *

– Ладно, вошь камерная, одевайся, – глумливо обронила охранница, швыряя Хонор оранжевую робу.

Хонор, не глянув в ее сторону, поймала комбинезон и принялась одеваться. С того момента, как два охранника вошли в ее камеру для проведения регулярного послеобеденного обыска, имевшего официальной целью «предупреждение и недопущение возможной попытки самоубийства», она смотрела только прямо перед собой. При этом унизительном ритуале всегда присутствовали двое: сегодня вторым был сержант Бергрен, особо радовавшийся любой возможности покуражиться над пленницей, иногда его сменял Хэйман, а то и сам Тиммонс, но одно оставалось неизменным: второй охранник всегда был мужчиной.

Даже действия сотрудников БГБ регулировались правилами, причем на бумаге эти правила нередко выглядели вполне разумными и приемлемыми. Другое дело, что они оставляли определенный простор для толкования, и двуногие животные вроде Тиммонса и его банды умели извратить регламент так, что, не нарушая формально ни единого пункта, получали возможность вдоволь поиздеваться над своими жертвами. В правилах оговаривалось, что производящий обыск должен быть одного пола с обыскиваемым, и Хонор всегда осматривала женщина. Однако тот же регламент предусматривал присутствие при обыске второго охранника, пол которого особо не оговаривался. Вот этим вторым Тиммонс непременно назначал мужчину.

Хонор понимала, что это форма психологического давления. Возможно, со временем такой подход и подействовал бы, но пока она держалась. Те времена, когда наглость Павла Юнга повергала ее в отчаяние, отравляя существование, остались в далеком прошлом: любовь Пола Тэнкерсли стала лучшим противоядием против такого рода отравы, и даже теперь, когда Пола не стало, Хонор окружала себя его любовью, как защитным полем.

Злорадствующие, потешающиеся над ее наготой животные в глазах Хонор вовсе не были мужчинами, и презрение к ним в сочетании с воспоминаниями о Поле не позволяли низшим существам взять над ней верх. Более того, эти чувства придавали ей не только стойкость, но и физические силы, иначе она не смогла бы, не повернув головы и не моргнув глазом, поймать робу на лету.

Уставившись в переборку и натягивая одежду, она ощущала ярость и раздражение своих мучителей. Как бы они ни куражились, им не было дано знать, что придает ей силы, а инстинктивное понимание того, что отсутствие с ее стороны какой-либо реакции на их действия вовсе не является свидетельством упадка духа и покорности, сбивало мучителей с толку и выводило из себя.

Хонор понимала растерянность и озлобленность этих нелюдей, убежденных в том, что попрание в человеке всего человеческого неизбежно должно раздавить и сломить его.

В унылой камере не было зеркала, однако Хонор и без него представляла себе, как ужасно она выглядит. Строго следуя правилам, запрещавшим использование заключенными кибернетических протезов или имплантированных биоусилителей, тюремщики лишили ее искусственного глаза, а заодно и синтетических нервов левой стороны лица. Разумеется, это было чистой воды издевательством: ни глаз, ни нервные волокна не таили в себе угрозы. При этом, не будучи знакомыми со столь тонкими биоэлектронными технологиями и не располагая кодами, хевы не могли просто отключить протезы – и предпочли пережечь цепи, ослепив ее на один глаз и превратив левую половину лица в неподвижную маску. Хонор полагала, что восстановить жизнедеятельность имплантантов уже невозможно, однако это, учитывая ее перспективы на будущее, особого значения не имело. Мучители стремились уязвить ее даже в мелочах: например, они якобы из «гигиенических» соображений обрезали великолепные волосы, на отращивание которых у нее ушел не один год. Правда, тут хевы дали маху: они понятия не имели о том, что большую часть своей жизни Хонор носила короткую стрижку.

139